- Совершенно. Но что вы сказали обо мне?
Кэт покачала головой с укоризненным, лукавым видом.
- Вы - чересчур любопытны, и я ничего вам не скажу, я и без того слишком добра с вами. Не забывайте, пожалуйста, что вы еще должны быть наказаны за вчерашнее дурное поведение.
Я понял, что она вовсе не думает на меня сердиться, но на всякий случай опустил с виноватым видом голову вниз и сказал с притворным смущением:
- Простите меня, mademoiselle Кэт! Я увлекся и не мог совладать со своим чувством.
И, видя, что она не перебивает меня, я прибавил еще более тихим, но в то же время страстным тоном:
- Вы так прекрасны, mademoiselle Кэт! Минута была благоприятная. Мне казалось, что Кэт дожидается продолжения моих слов, но внезапная робость овладела мной, и я только спросил, умоляюще заглядывая ей в глаза:
- Ведь вы не совсем рассердились на меня? Скажите... Меня это так мучит.
- Нет, не сержусь, - прошептала Кэт, отворачивая от меня свою голову стыдливым и бессознательно красивым движением.
"Ну, вот, момент готов, - подбодрил я себя внутренне. - Вперед! Вперед! В любви нельзя останавливаться на полдороге! Смелей!"
Но смелость решительно покинула меня, и наше молчание после слов, почти близких к признанию, стало еще тягостнее. Должно быть, потому-то Кэт, дойдя вторично до конца аллеи, и простилась со мной.
Когда она мне протянула спою маленькую, нежную, но решительную ручку, я задержал ее в своей и посмотрел вопросительно в глаза Кэт. Мне показалось, что я читаю в них молчаливое согласие. Я стал опять так же жадно, как тогда на террасе, целовать эту милую ручку. Сначала Кэт сопротивлялась и называла меня непослушным, но потом я вдруг почувствовал на своих волосах глубокое теплое дыхание, и моей щеки быстро коснулись свежие, очаровательные губки. В ту же секунду - я не успел даже выпрямиться - Кэт выскользнула из моих рук, отбежала на несколько шагов и только там, на безопасной дистанции, остановилась.
- Кэт, подождите, ради бога, мне так много нужно вам сказать! воскликнул я, подходя к ней.
- Стойте на месте и молчите! - приказала Кэт, сдвигая брови и топая нетерпеливо ногой по шуршащим листьям.
Я остановился. Кэт сделала из ладони вокруг своего рта подобие рупора, наклонилась слегка вперед и тихо, но явственно прошептала:
- Завтра, когда только взойдет луна, ждите меня у пристани. Я уйду потихоньку. Мы будем кататься, и вы мне скажете все, что хотите... Понимаете? Понимаете вы меня?
После этих слов она повернулась и быстрым шагом, ни разу не оглянувшись назад, пошла по направлению к калитке... А я стоял и глядел ей вслед, растерянный, взволнованный и счастливый...
Кэт, дорогая моя Кэт! Если бы твое и мое положение в обществе были одинаковы... Положим, говорят, что любовь выше всяких сословных и иных предрассудков... Но нет, нет! Я останусь твердым и самоотверженным.
О боже мой! Как быстро разлетаются мои бедные, наивные, смешные мечты! Я пишу эти строки, а за стеной капитан, лежа в кровати, играет на гитаре и пост сиплым голосом старинную-старинную песню.
"Жалкий человечишка! - говорю я самому себе. - Для того, чтобы ты не набивал себе голову праздным и невыполнимым вздором, сядь и назло самому себе запиши слова:
Юный прапорщик армейский Стал ухаживать за мной, Мое сердце встрепенулось К нему любовью роковой.
Моя маменька узнала, Что от свадьбы я не прочь, И с улыбкою сказала: "Слушай, миленькая дочь!
Юный прапорщик армейский Тебя хочет обмануть. От руки его злодейской Трудно будет усклизнуть".
Юный прапорщик армейский Проливал потоки слез. Как-то утром на рассвете В ближайший городок увез.
Там в часовне деревянной, Пред иконою творца, Поп какой-то полупьяный Сочетал наши сердца.
А потом в простой телеге Он домой меня отвез. Ах! Как это не по моде. Много пролила я слез.
Нет ни сахару, ни ча-аю, Нет ни пива, ни вина. Вот теперь я понимаю, Что я прапора жена... Вот теперь я понимаю, Что я прапора жена.
Да, да,стыдись, бедный армейский прапорщик. Рви себя за волосы! Плачь, плачь в тишине ночи! Спасибо, Василий Акинфиевич, за мудрый урок".
24 сентября
И ночь, и любовь, и луна, как поет мадам Рябкова, жена командира второй роты, на наших полковых вечерах... Я никогда, даже в самых дерзновенных грезах, не смел воображать себе такого упоительного счастья. Я даже сомневаюсь, не был ли весь сегодняшний вечер сном - милым, волшебным, но обманчивым сном? Я и сам не знаю, откуда взялся в моей душе этот едва заметный, но горький осадок разочарования?..
Я пришел к пристани поздно. Кэт дожидалась меня, сидя на высокой каменной балюстраде, окаймляющей площадку пристани.
- Так что ж, едем? - спросил я. Кэт еще плотнее укуталась в свою накидку и нервно содрогнулась под ней плечами.
- О нет, слишком холодно... Смотрите, какой туман на воде...
Действительно, темная поверхность озера видна была только на пять шагов. Дальше вставали и двигались неровные, причудливые клочья седого тумана.
- Походимте лучше по саду, - сказала Кэт. Мы пошли. В этот странный час светлой и туманной осенней ночи запущенный парк казался печальным и таинственным, как заброшенное кладбище. Луна светила бледная. Тени оголенных деревьев лежали на дорожках черными, изменчивыми силуэnами. Шелест листьев под нашими ногами путал нас.
Когда мы вышли из-под темного и как будто бы сырого свода акаций, я обнял Кэт за талию и тихо, но настойчиво привлек ее к себе. Но она и не сопротивлялась. Ее тонкий, гибкий, теплый стан слегка лишь вздрогнул от прикосновения моей руки, горевшей точно в лихорадке. Еще минута - и ее голова прислонилась к моему плечу, и я услышал нежный аромат ее пушистых, разбившихся волос.